Я опять вцепился в свой шнапс.
У нее был куда богаче опыт принуждать таких людей, как я, сдаться и сказать «да», чем у меня — отшивать людей вроде нее и посылать их… ну, скажем так, подальше.
— Итак, сколько мне это будет стоить?
— И я могу назначить собственную цену?
— Да, — в слове прорезалась твердая холодная сталь.
Я некоторое время все обдумывал, затем отрицательно покачал головой.
— Это прекрасная идея, миссис Бикман. Но когда он нанимал меня, одним из условий было, чтобы он оставался в абсолютном одиночестве. Условие все еще остается в силе. Он сказал, что встретится с вами через несколько дней. Кроме того, он сказал, что может предоставить вам права попечителя. Это поможет делу?
Она уставила на меня свой подбородок и выстрелила всем бортом.
— Нет, это вовсе не поможет, черт вас возьми! Мне нужно его видеть. Вы это можете понять?!
Я опустил пустой стакан на стол.
Тогда заплатите медведям. Может, они знают, где он находится!
И встал.
Она сказала уже более спокойно:
— Да поймите наконец, вы же совсем не в курсе дела, мистер Кери.
— На все сто процентов в точку, когда имеешь дело с семьей Хомеров, миссис Бикман… Он тоже толковал мне, что я многого не знаю и недопонимаю. Вы оба правы. Все, что касается вашей семьи, несколько превышает возможности моего ума. Но главная вещь, которую я действительно не могу постигнуть, — как это я умудрился оказаться между двух огней. Все, я сдаюсь. Если вы ближайших два-три дня еще пробудете здесь, я отвезу вас. А до тех пор забудьте обо мне.
Я вышел из отеля.
И пожалел об этом, едва его покинул, совсем не потому, что обеденный зал отеля был единственным местом в городе, где подавали ликер. Я бы мог предложить ей провести вечер, любуясь видами и достопримечательностями Ивайло, и одним из них могла оказаться хижина Билла Кери. Но ее брат, а не Билл Кери был единственной причиной ее присутствия в Ивайло.
Пришлось отправиться домой к остаткам скотча из Стокгольма.
Глава 13
Я появился в «Баари Майнио» на следующее утро сразу после семи и ждал, не объявится ли Мика, когда кто-то прокричал, что меня просят к телефону.
На связи был аэропорт Ивайло.
— Пилот Адлер только что связывался с нами по радио и спрашивал, не сможете ли вы его встретить, — сообщили они. — Он сядет на реке через три четверти часа. Вы все поняли?
Я ответил.
— Нет, но тем не менее спасибо.
— Он утверждал, что это очень важно. И ждет вашей помощи.
— Чего он ждет? Ладно, не обращайте внимания.
Где он сейчас?
Голос диспетчера зазвучал так, как будто он пожимал плечами.
— Он где-то к югу отсюда. Около Рованиеми… я думаю.
Я поблагодарил и направился обратно к заказанной яичнице. Моей первой мыслью было послать Адлера ко всем чертям вместе с его проблемами. Но так нельзя. Слишком одиноко и неприютно станет вам в Лапландии, если вы собираетесь посылать других с их трудностями к черту, ведь когда-нибудь и у вас могут возникнуть свои неприятности. Все это создает между пилотами круговую поруку.
Однако лучше бы я не был убежден, что Оскар хочет, чтобы я вытащил его из передряги, которую он сам и заварил.
Мика все еще не объявился, и я подумал, не зайти ли в его пристанище узнать, как он там.
Это следовало сделать, если бы не уверенность, что болезнь — просто прикрытие поиска другой работы, так что если я вдруг войду и предложу накладывать компрессы на его воспаленный лоб, ничего, кроме общего смущения, не последует.
В конце концов я выпил еще две чашки кофе и без четверти восемь отправился на мост.
Солнце только-только вставало, лениво выбираясь из дымки на горизонте. То ли это был первый осенний туман, то ли дым от лесного пожара на русской стороне. Оскар обычно приземляется с востока, против течения, перед мостом. Это ему обеспечивало широкое и длинное поле для посадки, течение, помогающее тормозить, чтобы не ткнуться в мост, и эффектное приводнение, прекрасно видное из обеденного зала отеля. Неплохая реклама.
Я закурил, облокотился на парапет и стал внимательно разглядывать воду внизу. Под водой все еще были видны остатки старого моста, оставшиеся с тех времен, когда немцы взорвали его в 1944 году, во время отступления.
Должно быть, Адлер здорово сбросил газ, так что я не услышал и не увидел «чессну», пока она не появилась всего на высоте в две сотни футов в полумиле вниз по течению. В этом парне многое может не нравиться, а мне, например, очень многое в нем просто претит, но следует признать, что летать он умеет.
Вираж был точен и экономен, так что ему не пришлось использовать хоть какую-то дополнительную мощность. Закрылки выпущены наполовину. Все, что оставалось — это полностью выпустить закрылки и посадить самолет на поплавки.
Вдруг неожиданно самолет перевернулся на спину. Он дико метался меж берегов реки всего в десяти футах от воды и вверх шасси. Пилоту удалось справиться с машиной и удержать ее в таком положении, несущейся на меня и мост в неправдоподобной фантастической картине, с проклятыми огромными поплавками, торчащими прямо в небо.
Я оцепенел в одном из тех моментов, затянутых как в замедленном кино, с которыми вы встречаетесь раз или два за всю вашу летную жизнь. Вы видите терпящий бедствие самолет и видите, что он и сидящий в нем летчик стремительно несутся к гибели. И знаете, что летчик тоже это знает.
Но Адлер еще не сдавался. Он был молодец. Он не мог попытаться перевернуться, чтобы не обломать крыло, потому сделал единственное, что еще было доступно: дал полный газ и пытался перелететь через мост в положении вверх шасси. И это ему почти удалось. Двигатель взвыл, и нос приподнялся. Затем медленно и уверенно его потащило вниз, пропеллер коснулся вод, и ее гладь взорвалась высоким фонтаном. Хвост резко взлетел вверх, весь самолет подпрыгнул над водой, и пропеллер, должно быть, сломался, потому что двигатель взвыл и сорвался в визг. Тон визга все еще повышался, когда самолет крутанулся и ударился боком. Потом все закрыла масса падающей воды.
Я поймал себя на том, что спокойно изрекаю:
— Он должен был держать нос высоко, но не успел сообразить, когда прибавил газу и находился вверх ногами…
Затем я сорвался с места.
Пятно взбаламученной воды тянулось четверть мили вниз по течению.
Пока я, задыхаясь, бежал по берегу, полицейская машина промчалась мимо меня, подпрыгивая на ходу как плоскодонка, спущенная в реку с переката. Впереди меня бежали к берегу другие. Какой-то человек тащил к воде маленькую лодку. Когда я добрался до места, одна лодка была почти на середине реки, вторую спускали с противоположного берега. Если даже не учитывать мое состояние после забега на четверть мили, не слишком-то я мог помочь, разве что поплыть туда и предоставить им возможность спасать еще одного. Так что я просто стоял, глотая воздух и переводя дух.
Один из поплавков «чессны» отломился и вяло дрейфовал по течению. Конец другого торчал над поверхностью, и это указывало, что самолет так и висит вверх ногами чуть в стороне от него.
Один из полицейских был в лодке. Другой увидел меня, узнал и подошел, кивнув на реку.
— Вы знаете, кто это был?
— Оскар Адлер. Но я не знаю, был ли он один.
— Знаете, что случилось?
— Я видел, как это случилось.
— Но вы не знаете, что там было не так?
— Могу только догадываться. Может быть, Адлер вам объяснит.
Толпа вокруг загомонила, и мы уставились на лодки. Над водой были две головы, и эти люди поднимали кого-то в одну из лодок. Кто-то склонился над вытащенным телом. Полицейский, который был там, встал и отрицательно покачал головой, сообщая результаты на берег.
Его партнер на берегу снова повернулся ко мне и хотел что-то сказать.
Я его опередил:
— По-шведски я говорю лучше…
Он мрачно глянул на меня, затем медленным уверенным движением извлек блокнот.
Этот человек все делал подобным образом: медленно, но уверенно, не тратя особых усилий. Крупный мужчина, с обильной плотью на костях и повсюду, с неизбывно усталыми голубыми глазами на бугристом лице. Через несколько лет он обзаведется огромным, как бочка, животом, а сейчас он мог добраться до меня одной рукой и аккуратно перебросить через реку, но ему понадобилось бы слишком много времени, чтобы принять такое решение. Его маленькая лихо заломленная белая фуражка была сильно сдвинута на затылок, и огромные пятна пота растекались под мышками на выцветшей форменной рубашке.
Он сказал по-шведски:
— Если они вытащили Адлера, он нам уже ничего не расскажет. Вы пилот, и вы, может быть, единственный, кто видел, как это случилось. Можете вообще ничего не рассказывать мне сейчас, через некоторое время вам придется объясняться с шефом или чиновниками из Управления гражданской авиации. Но я бы не хотел, чтобы вы что-нибудь забыли или начали выдумывать. Ясно?